Последние и первые люди:
Listen patiently

С 6 августа в ограниченном прокате «Последние и первые люди» Йохана Йоханнссона. В нашем эссе разберём подробнее этот необычный проект, созданный на стыке бруталистской архитектуры, футурологической философии вкупе с минималистичным саундтреком.

Прежде всего, намечу важные отправные точки: «Последние и первые люди» – режиссёрский дебют и одновременно последний фильм Йохана Йоханнссона, который знаком зрителям прежде всего как композитор ко многим известным фильмам (тут и «Прибытие», и «Мэнди» и многое другое). Текст фильма основан на одноименном фантастическим романе Олафа Стэплдона «Последние и первые люди», написанном в 1930 году.  Фильм вырос из мультимедийного перформанса, исполняемого с симфоническим оркестром – и это также важно. Музыка, написанная Йоханнссоном в соавторстве с Яиром  Глотманом, играет огромную, едва ли не главную роль в фильме: отчасти «Последние и первые люди» можно воспринимать как музыкальное произведение.

Визуально фильм представляет собой черно-белый видеоряд (снятый на пленку) скульптурных монументов бывшей Югославии эпохи Тито, большинство из которых  заброшено в наше время. Этот видеоряд сопровождается не только гипнотизирующим музыкальным минимализмом Йоханнссона, но и закадровым голосом Тильды Суинтон – она вещает нам от лица будущей и одновременно последней расы людей, уже не живущих на Земле, через 2 млрд земных лет от нас.  Теперь их дом – Нептун. 

Фильм начисто лишен какой бы то ни было футуристической бутафории, что обычно совсем не характерно для фантастических проектов. При этом он как бы даже документален, ведь мы видим фактически документальную съемку скульптурных объектов нашего настоящего. Однако, удивительно, но «Последние и первые люди» воспринимается как один из самых фантастических фильмов. Невероятным образом он передает фокус на заброшенную Землю и на человеческую цивилизацию извне, из очень далекого будущего, из космоса.

Почему так получается?

Книга Стэплдона, в лучших традициях фантастического жанра, повествует историю развития человеческой расы от первой (это мы) до восемнадцатой и описывает природные и техногенные катаклизмы, эволюционные изменения способностей людей и их внешнего вида, биологические войны, переселения на другие планеты и многие другие события. Тут логично представить фильм, вполне в духе книги – подобное кино мы смотрели не раз, сдобренное спецэффектами и бутафорией. Но мы видим совершенно другое. Четкий, красивый,  размеренный, гендерно нейтральный голос Тильды обращается к нам, сегодняшним людям, из будущего. Голос с другой планеты, из другого времени, голос представителя другой расы (а соответственно, другого интеллекта, гендера, с другим восприятием и эмоциональностью). Нет претендента на эту роль более подходящего, чем Тильда Суинтон.

©dazeddigital.com

Потрясающим образом текст и видеоряд совпадают, обостряя художественный эффект: вот Тильда описывает восемнадцатую расу, а на экране мы видим причудливые, загадочные, будто бы антропоморфные скульптуры, стоящие на давно покинутой Земле. Их взгляды обращены в вечность. Вот она описывает здания, которые построила новая раса на Нептуне – они гигантские, словно геометрические горы, и мы видим на экране фрагменты геометрических, огромных композиций. Скульптурные монументы бывшей Югославии, на фоне которых человек будущего голосом Тильды Суинтон обращается к нам, футуристичны, абстрактны, многие из них необъятны. В то же время в них угадывается советская составляющая – это памятники эпохи. Своего рода археология, след ушедшей цивилизации. Архитектурная мегаломания, потерявшая некогда заложенные в неё идеи: торжество революции, победа над фашизмом, прогресс, единство страны. И теперь, глядя из космоса на эти заброшенные объекты-гиганты, спустя два миллиарда лет, что можем мы прочитать в них? Странным образом они повторяют космос, его архитектонику: межпланетные узоры и отпечатки, тектонические  структуры, тишина. Бесчеловечность.

Я часто думала об этом, пристально разглядывая  советские скульптуры и монументы на фоне неба, прежде всего, посвященные теме космоса. Думала, что если убрать контекст, историю, нашу память, всё это будет таким инопланетным, нечеловеческим, несущим в себе некий собственный смысл – как отпечаток от метеорита в пустыне, как собственная архитектура каньонов и пустынь. Будто сам космос оставил тут свою подпись. Стелла, обращенная ввысь, огромная, сливающаяся с небом, мерцающая в закате четкими линиями конструкции: что это, как не привет будущим людям, через тысячи и сотни тысяч лет… Или огромная голова каменного Ильича где-нибудь посреди заснеженной Воркуты, в тусклом зимнем солнце, среди воющего ветра. Зачем, для чего тут? Это точно не для современников – скорее, привет будущему археологу со станции где-нибудь на Марсе, изучающему Землю. Когда-нибудь эта станция сама окажется таким же безмолвным изваянием, для других поколений и рас, для оптики иного глаза.

Режиссёр, выросший совсем в другой культуре, потрясающе  уловил этот момент и передал в фильме. Взор на Землю извне, из космоса и другого времени – и поразительным образом объекты наполняются иным смыслом, дают новые, непривычные нам ощущения. Минимализм музыки, движение камеры, ракурс, голос Тильды, мерцающие точки – все это рождает абсолютно уникальный опыт восприятия произведения. При этом, черно-белое решение обостряет чувство обреченности, заброшенности. Ведь ожидание скорого конца человечества проходит через весь фильм. Сквозь это ощущение конца героиня Тильды смотрит на всю историю человеческих цивилизаций и рас, и эти заброшенные монументы на Земле, где лишь небо и тишина, вторят ей. Если вы сможете при просмотре фильма впустить в себя это, полностью погрузиться – переживания будут просто невероятные. Самые смелые футуристические фантазии в кино не достигали подобного. 

Мы многое не можем представить и осмыслить, пропустить через себя – бесконечность мироздания, космос, будущее Вселенной, миллиарды лет… Мысль, что однажды человечества не будет. Наш разум не может справиться с этим. Даже конечность человеческой жизни, жизни близких нас ставит в тупик. Есть какая-то пугающая запредельность в этом. Эта запредельность присутствует весь фильм, входит в нас, гипнотизирует, захватывает, подавляет. 

Как далеко «Последние и первые люди» Йоханнссона оказались от научно-фантастического романа Стэплдона? Фильм получился гораздо фантастичнее, в своем смысле. И тот факт, что фильм о последних днях человечества стал последней работой Йоханнссона, странным образом сливается с замыслом фильма, делая его тоже частью «Последних и первых людей». Автор и его уход сами стали частью искусства – это ли не мечта любого художника?

 

Текст Элеоноры Коминой

ЕЩЕ НОВОСТИ